без прелюдий: родился и вырос в пасифик вэйл. был единственным родным ребенком своих родителей. семья с самых ранних его лет постоянно брала на передержку под опеку сирот. в 19 уехал в питтсбург, с горем пополам и кредитом на шее поступил в медицинский колледж, отучился на санитара. в 27 впервые попался на краже медикаментов, из которых варил всякую дурь. был пожизненно отстранен от любой медицинской деятельности, отделался штрафом, условным сроком и общественными работами. так как жить было не на что, в 2016 ненадолго вернулся в родительский дом. отца на тот момент уже не было в живых, зато мать смогла усыновить трех оставшихся в семье девочек: на тот момент годовалую Пайпер, семилетнюю Брук и 15-летнюю Хизер. с последней отношения не сложились настолько, что через месяц после возвращения в родные пенаты его загребли как подозреваемого в домогательствах. позже все обвинения сняли, но запашок остался. вернувшись в питтсбург, устроился на работу, женился и через какое-то время даже решил окончательно завязать с изготовлением наркоты (сам никогда плотно не сидел). в мае 2020 ему сообщают, что мать скончалась. салли приезжает в пасифик вэйл, чтобы выставить дом на продажу и официально отказаться от опекунства над Пайпер и Брук. мелким находят новую семью,  но процедуру усыновления не успевают завершить. так как питтсбург и пасифик вэйл закрывают в один день, салли вынужден остатся в городе. на данный момент он не может выйти на связь с женой, которая предположительно находится в питтсбурге, временно устраивается подмастерьем к гробовщику, но вскоре его повышают. обстановка вносит свои правки – сейчас и так сойдет. Пайпер, Брукс и Хизер в итоге повисли на его шее, но он не то чтобы этому не рад. женщина, которой должны были передать детей, окончательно поехала кукухой и теперь наведывается в его дом, пока он на работе.

— Салливану Раймонду Коксу четыре с небольшим и они впервые приводят домой девочку. Ее зовут Юнг, прямо как его любимую кильку в томате, и глаза у нее раскосые. Они говорят, что он может звать ее просто сестрой. Всех братьев и сестер на Мидоу лейн, если верить его лучшему другу, находили в капусте, а его сестру нашли в центре социальной опеки;
— Салливану Раймонду Коксу почти шесть и ему пытаются объяснить, почему вдобавок к его двухъярусной кровати в комнате нужно поставить еще одну. Запущенное колесо ювенальной юстиции печатало детей с чудовищной сикоростью, а им все было мало. Им. 
— У отца, если верить ему, если верить матери, когда-то однажды в жизни все было хорошо. Когда-то – еще до того, как он начал зачесывать волосы назад, пытаясь прикрыть залысину, и до того, как бетонная плита раздробила ему колено. Отец всегда знал, как нужно жить, что делать, что думать, о чем говорить. Делал он это, с банкой рутбира в расслабленных пальцах , утонув в протертом кресле в гостинной, в котором сейчас сидит Салли. Салли, не Салливану Раймонду Коксу, а Салли сейчас 32, и он думает, что отец был прав;
—  Он в доме на Мидоу лейн, в котором для него самого никогда не хватало места. Сироты, беспризорники, жертвы отчимов и безответственных мамаш — дом Коксов для кого-то из них был перевалочным пунктом, для кого-то местом, где можно окунуть его [Салли] зубную щетку в унитаз и сообщить об этом на День благодарения.
— В доме на Мидоу лейн все осталось на своих местах за малым исключением. Ламинат замени на плитку. Разбросай по первому этажу выцветшие Hot Wheels – и все станет как прежде. Гостиная была чуть больше, он, оторвавшись от захватывающего опуса под заголовком «Здесь вам не Палм-Спрингс» [он снова чихает], понимает, что без умысла расставил все так, словно шагнул обратно в свои 12, когда хотелось облить дом бензином и смотреть, как он горит. Не достает еще одной детали: в углу слева от Салли обои не пузырятся, потому что нет Хорхе, который, лунатя, бежал через всю комнату и справлял там малую нужду [трижды], потом их комнату начали запирать на ночь, из-за чего остальные три товарища по жилплощади были готовы последовать его примеру. Но другие углы Хорхе не интересовали: всем хватило бы места;
— Салли чувствует странное смирение, которое испытываешь в 13 лет, когда все твои мечты о велике марки Ghost, на раме которого ты будешь подбрасывать Минди от заправки до школы, в лепешку разбиваются о родительскую финансовую несостоятельность, подскользнувшись новых в носках на пене для бритья. Та пена пахла уксусом. Ситуация – патовая, и пахнет также. Но теперь дома  — Пайпер смотрит на него большими карими глазами и говорит, что наступило время играть в магазин. Ее любимое время;
— Салливан Раймонд Кокс весит 87 кило и это вместе с ботинками и карманами, набитыми спичками, сигаретами и жестяными крышками от бутылок. Все это — весело бренчит как телячий колокольчик при каждом шаге, Салливану Раймонду Коксу не весело, но скоро станет. У него начинают гореть уши, немеет нос — не от холода, это явный признак того, что его укутывает в саван. Саван похож на ночнушку его матери — безразмерный, но опрятненький, нафаршированный рюшами арлекинский воротник щетинится нитками, нитки лезут в нос и губы, Салли ватными, скорее всего грязными пальцами забирается себе в рот и оттягивает щеку изнутри в жесте, который конечно не подразумевает ничего. Вот прям совсем ничего. Мозг говорит: не позорься, сердце говорит: бум-бум-бум, спиды говорят: какие вкусные пальцы, Салливан Раймонд Кокс говорит: «надеюсь, ты ведешь меня в лес насиловать» и сплевывает ей, уже идущей спереди, под ноги;
— Дома его ждет Пайпер, Брук не ждет, она с ним даже не здоровается, а Хизер наверняка уже собирает вещи, чтобы в очередной раз свалить к своей большой и светлой любви, но так и останется стоять с сумкой и плюшевым жирафом, будет ждать, когда Салли придет с работы и скажет: «Пиздуй в свою комнату, и речи быть не может». И она уйдет. Но пока он машет топором во все стороны, вспоминает, как Шарлотта, свалившая в другую семью годом позже — притащила домой кукушонка. Она сказала, что подобрала его в парке, сейчас бы Кокс не удивился, если бы узнал, что она, своими кривыми, пухлыми пальцами, достала его из гнезда, куда его недавно подкинули в надежде на светлое будущее. Светлое будущее настало, но длилось не долго, когда она принесла его в комнату к Салли и доходчиво объяснила, что если его не кормить, он умрет. Кокс понимающе кивает и берет из ее рук дождевых червей. «Он еще совсем маленький. Как Генри»: объясняет она. Генри — чуть больше года, Салли с ним играть не разрешают, да и не особо хочется — толку играть с ним в фишки или в супергероев, если лучшее, что он может с ними сделать — это положить в рот и пососать. «Он не может жевать, прямо как Генри»: вкрадчиво втолковывает она и сокрушенно выдыхает. «Тебе придется это сделать, если ты не хочешь, чтобы он умер. Я не могу, потому что слюна девочек — ядовитая. Да. Ты не знал?». Салли шесть и он кивает. Конечно же, он об этом знал;
— У его жены есть [или была?] одна особенность: она обычно собирается по щелчку. Кедди стоит в ванной в трусах и носках, мокрыми руками расправляет мятую футболку – его футболку, чтобы не тратить время на глажку – так сойдет. В марте они договорились снова начать все заново и бросить курить, но преуспели только в первом: все оставшиеся четыре кружки и семь [на счастье] тарелок в их доме, когда он уезжал в Пасифик Вэйл, были живы. Этот сраный сервиз в голубой эмали им подарили на свадьбу в лучших традициях совка; мол, семья, очаг, все такое. Салли 32, он в Пасифик Вэйл, и последний раз она брала трубку 26 дней назад;
—  Сегодня утром он думал о Шейле — классической наркоманке и такой же классической проститутке, жившей в трейлере, стоявшем на ободах спущенных шин в глубине парка, когда он в 19 решил свалить из дома, но выяснилось, что в квартиры за красивые глаза просто так жить не пускают. Шейла постоянно что-нибудь одалживала: соль, кофе, сигареты. Бывало, он думал попросить за должок. В эти дни он непременно находил ее, бесцельно бродящую между рядами прицепов, иногда со жгутом, забытым на сгибе локтя, она смотрела мимо, он смотрел и думал «ну и хуй с тобой». В Пасифик Вэйл конченных меньше, чем было в Питтсбурге. Сначала, когда прикидывал варианты, думал где-нибудь раздобыть колбы, лампы, горелки и вспомнить былое, но тут в комнту вошла Пайпер. И как-то все само-собой передумалось;
—  Салливан Кокс забыл свое стоп-слово: он тычется пальцами, носом и другими конечностями в каждый скворечник и это уже не смешно, это блять не смешно. Женщина, которой он собирался отдать Пайпер и Брукс ходит заходит в дом на Мидоу лейн как к себе, а когда Салли находит ее, играющей с Пайпер на ковре, она отводит его в сторону и говорит: «Ну ты же понимаешь, что не справишься». Она добавляет: «Мы можем об этом поговорить», но Салли знает, что не можем. У Салливана Кокса на лице отупелая улыбка человека, видевшего Кенни без капюшона, детеныша голубя, хозяйку дома из «Том и Джерри» и чем заканчивается таблица в Exel — все это в один день. Такому человеку нечего терять, ему уже ничего не страшно — у него есть все семь крестажей  [хруст в колене, пульт от телика в целлофане, дисконтная карта Уоллмарта, портрет Уинстона Черчилля на холодильнике, синяки под глазами Мэд, недовольное ебало его босса и, теперь, эта сумасшедшая — константы, одним словом] — и все они в безопасности. Как тебе такое, Гарри гребаный Поттер? Он говорит: «Съеби из моего дома, иначе мамой клянусь».